Искэндэр Ясавеев: Финский опыт сокращения числа заключенных и его применимость в России

Ясавеев И.Г.,

д-р социол. наук

Несмотря на сокращение числа заключенных в течение последних четырех лет Россия по-прежнему может быть названа «тюремной сверхдержавой»[1]. В настоящее время наша страна занимает четвертое место в мире по доле заключенных в составе населения, лидируя в этом отношении вместе с США, Руандой и Кубой, и третье место по абсолютному числу заключенных, уступая США и Китаю^[2]. В Европе и Азии Россия лидирует со значительным отрывом от остальных стран. По данным Федеральной службы исполнения наказаний, к 1 сентября 2014 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы России находилось 674,5 тысячи человек^[3], что составляет 469 заключенных на сто тысяч населения. Для сравнения – в странах Западной Европы в среднем около 100 заключенных на сто тысяч жителей.

Очевидно, что оценить все последствия ситуации, при которой около половины процента россиян находится в заключении, невозможно. Современная криминологическая наука говорит о том, что исправительного эффекта пенитенциарные учреждения за редким исключением не имеют. Напротив, именно первый опыт лишения свободы становится началом множества «криминальных карьер», люди в условиях заключения дезадаптируются, утрачивают связи со «значимыми другими», трудовые навыки, здоровье, а также стигматизируются, приобретая ярлыки «судимого», «зека», «уголовника», ограничивающие жизненные шансы после освобождения.

По оценкам главы ФСИН, в 2012 году на диспансерном учете с различными заболеваниями состояло почти 650 тысяч заключенных (92%), из них на учете как имеющие социально значимые заболевания – 360 тысяч (52% заключенных), в том числе с активным туберкулезом 108 тысяч, с ВИЧ – 55 тысяч, с сифилисом – 10 тысяч, с вирусным гепатитом – около 50 тысяч, с психическими расстройствами – 57 тысяч, больных алкогольной зависимостью – 21 тысяча, наркозависимых – 53 тысячи, онкологических больных – 3 тысячи, больных сахарным диабетом – 4 тысячи. Число умерших в заключении в 2012 году составило 4 тысячи человек.[4] 

И в то же время, по мнению правозащитников, в середине 2000-х гг. система исполнения наказаний стала «самой закрытой, самой непроницаемой для институтов гражданского общества, даже по сравнению с МВД, с прокуратурой и т.д.»[5].

Уголовное законодательство и практики его применения в России являются абсурдно суровыми, приводя к тому, что в местах лишения свободы оказывается значительное число людей, не представляющих никакой опасности для окружающих, совершивших преступление под воздействием ситуативных факторов. Знакомство с дневниками и интервью людей, оказавшихся в заключении, показывает, что все, кто пережил этот опыт и обдумывал ситуацию в следственных изоляторах и колониях, отмечают, как много в них случайных людей. Валерий Абрамкин в одном из своих интервью сформулировал это следующим образом: «До 80% наших преступников – это преступники ситуативные… Если таких людей поменять с кем-нибудь на воле – как бы случайным образом поменять, – то ни в тюрьме, ни на воле ничего не изменится»[6].

Кроме гуманистического измерения ситуации – страданий сотен тысяч людей, находящихся в заключении, и членов их семей – существует экономическое измерение: расходы на содержание, охрану, лечение и перемещение сотен тысяч заключенных, а также на персонал системы исполнения наказаний. Согласно официальным данным, к началу сентября 2014 г. численность сотрудников ФСИН составляла 307 тыс. человек[7]. Общий объем финансирования ФСИН России в 2009 г. составил 155,5 млрд. руб.[8], в 2014 г. – более 274 млрд. руб.[9]

На мой взгляд, к России полностью применимы слова Патрика Торнудда: «Существуют весомые основания полагать, что в тех странах, где в тюрьмы отправляется непомерно большое число людей и где сроки лишения свободы аномально велики, людям причиняются ненужные страдания, а ресурсы расходуются неэффективно»[10].

Нельзя утверждать, что большое число заключенных в России по сравнению с другими странами имеет статус значимой социальной проблемы. Эта тема нечасто оказывается в «повестке дня» СМИ, в стране отсутствуют общественные движения, которые ставили бы своей целью уменьшение численности «тюремного населения», а в общественном сознании по-прежнему доминирует «аксиома» «вор должен сидеть в тюрьме»[11]. С другой стороны, для целого ряда СМИ, включая федеральные телеканалы, тема преступности является одной из основных, сообщения о серьезных преступлениях постоянно присутствуют в «повестке дня», что предположительно поддерживает высокий уровень страха и репрессивные установки по отношению к правонарушителям. Показательным является непрекращающееся публичное обсуждение вопроса о возвращении смертной казни в России.

В этой ситуации очень полезным мог бы оказаться опыт Финляндии, радикально изменившей свою уголовную политику и соответственно численность заключенных. С Россией эту страну связывают более чем столетний период общей истории, региональные интересы, экономические связи. Еще в середине двадцатого века Финляндию называли “страной тюрем”, поскольку число заключенных на сто тысяч жителей составляло более 200, многократно превышая значения этого показателя в других скандинавских странах. В 1960-1970-е гг. Финляндия лидировала по этому показателю в Западной Европе. Однако к концу XX в. Финляндия оказалась на одном из последних мест в Европе по числу заключенных (диаг. 1). В настоящее время только в таких очень небольших европейских странах, как Андорра, Исландия и Лихтенштейн, заключенных меньше, чем в Финляндии. К началу 2014 г. доля заключенных в составе населения в Финляндии составляла 55 на сто тысяч жителей[12].

Диаг. 1. Число заключенных на 100 тысяч населения в Финляндии с 1880 по 2005 г. (среднегодовой показатель). Источник: Lappi-Seppälä, T. Imprisonment and Penal Policy in Finland // Scandinavian Studies in Law. 2009. Vol. 54. P. 348.

Столь значительное – более чем трехкратное – сокращение численности заключенных в Финляндии было результатом целого ряда последовательных реформ (более двадцати пяти реформ с середины 1960-х гг.). По мнению П. Торнудда, основанием этих изменений было осознание, что «высокая по сравнению с другими странами доля заключенных в составе населения Финляндии является позором; можно значительно уменьшить число приговоров к лишению свободы и сократить его сроки без ухудшения положения дел с преступностью»[13]. Иными словами, большое число заключенных стало определяться в качестве серьезной социальной проблемы.

Значительную роль в конструировании проблемы высокой численности заключенных сыграло криминологическое сообщество Финляндии. Криминологи были первыми, кто заметил и стал проблематизировать неадекватность уголовной политики, характерной для Финляндии середины прошлого века. Следует отметить, что один из факторов изменений заключался в том, что другие скандинавские страны, отличавшиеся гораздо более мягкой уголовной политикой, выступали в этот период своего рода «референтными обществами». Финляндия стремилась стать членом «скандинавской семьи», и демонстрируемые криминологами различия в числе заключенных между Финляндией, с одной стороны, и Швецией, Норвегией и Данией, с другой, обращали внимание финских законодателей и правительства. Как указывает Т.Лаппи-Сеппала, «во многих случаях либеральные реформы удавалось отстоять с помощью ссылок на позитивный опыт других скандинавских стран и необходимость внутрискандинавской гармонизации»[14].

Начиная с 1960-х гг., финны существенно смягчили свое уголовное законодательство, декриминализовали ряд деяний, изменили структуру уголовных санкций, значительно увеличив долю штрафов и условного лишения свободы, сократили продолжительность тюремных сроков, ввели и распространили такую новую для Финляндии альтернативу тюремному заключению, как общественные работы. Определенную роль сыграли амнистии, существенное смягчение наказаний за кражу, вождение автомобиля в пьяном виде и другие виды преступлений, а также наказаний несовершеннолетних правонарушителей.

Приговором к штрафу в настоящее время заканчивается 60% случаев рассмотрения правонарушений в судах. При этом в основе используемой системы штрафодней находится идея дифференциации суммы штрафа в зависимости от уровня дохода правонарушителя[15].

Число приговоров к условному лишению свободы с 1950 по 1990 г. возросло с 3 до 18 тысяч, тогда как общее число судебных решений о тюремном заключении (включая как условное, так и реальное) осталось почти неизменным. В относительном выражении доля условного заключения увеличилась в этот период с 30 до 70% всех приговоров к лишению свободы[16].

В настоящее время лишь в 12% случаев финские суды выносят решение о реальном лишении свободы. С 1989 года 99% заключенных освобождаются условно-досрочно после половины или двух третей срока (несовершеннолетние заключенные – после трети или половины), при этом минимальный срок тюремного заключения, который необходимо отбыть для освобождения условно-досрочно, составляет 14 дней.

О продолжительности тюремных сроков в Финляндии в настоящее время можно судить по следующим данным: из 3582 человек, освободившихся из финских тюрем в 2013 г., 13% провели в тюрьме до 1 месяца, 18% – от месяца до двух, 10% – от двух месяцев до трех, 16% – от трех месяцев до шести, 17% – от шести месяцев до года, 17% – от года до двух лет, 7% – от двух лет до трех, 3% – свыше четырех лет^[17].

Важно подчеркнуть, что смягчение уголовного законодательства и практик вынесения наказаний в Финляндии во второй половине двадцатого века не оказало никакого влияния на уровень преступности. Скандинавские страны очень схожи между собой в экономическом, социальном и культурном отношениях, поэтому представляют собой уникальную возможность для сравнений. Как отмечает Т.Лаппи-Сеппала, совершенно различные тенденции изменений числа заключенных в этих странах во второй половине XX в. нисколько не нарушили симметрию в динамике уровня преступности (диаг. 2), что доказывает отсутствие связи между этими переменными.

Диаг. 2. Относительное число заключенных и уровни преступности с 1950 по 2000 г. Источник: Лаппи-Сеппала, Т. Контроль за численностью заключенных: опыт Финляндии // От «страны тюрем» к обществу с ограниченным причинением боли. С.34.

Условия содержания в финских тюрьмах в целом хорошо известны в связи с открытостью системы уголовных санкций Финляндии для исследователей и журналистов. Здесь можно указать лишь, что у исследователей обычно не возникает никаких трудностей с получением разрешения на посещение финских тюрем. Сопровождающие сотрудники во время визитов не ограничивают знакомство с тюрьмой лишь ее отдельными частями. В моем случае в трех тюрьмах из четырех (одной закрытой и двух открытых) было разрешено пользоваться цифровой камерой при условии, что в кадре не будет заключенных[18].

Изначально очевидно, что механический перенос финского опыта сокращения числа заключенных на российскую действительность лишен смысла. Россия и Финляндия отличаются типом политической культуры, уровнем страха людей перед преступностью, уровнями институционального и межличностного доверия, социальной политикой, ситуацией с распределением доходов (социальным неравенством), частотой и характером сообщений СМИ о преступности, тогда как исследования криминологов показывают, что именно эти факторы определяют уголовную политику[19].

Вместе с тем опыт Финляндии высвечивает ряд моментов, которые, на мой взгляд, следует учитывать при обсуждении перспектив и разработке реформ уголовного законодательства в России. Прежде всего, изменения в Финляндии подтверждают возможность значительного сокращения числа заключенных. Они являются очередным убедительным свидетельством того, что степень суровости уголовной политики и уровень преступности не связаны между собой. Существенная либерализация уголовного законодательства не сказалась на динамике преступности в Финляндии. Применительно к России это означает, что последовательное смягчение уголовного законодательства не приведет к росту преступности.

Опыт Финляндии указывает на необходимость рассмотрения и реформирования уголовной политики в контексте социальной политики в целом. Криминологи, анализирующие факторы успешности реформ в Финляндии, подчеркивают, что в основе изменений находилось переосмысление целей и средств уголовной политики, которые стали пониматься в соответствии с общей направлением политики социальной. Финские криминологи в своих работах часто цитируют лозунг «Лучшей уголовной политикой является хорошая социальная политика»[20], подчеркивая, что для общества будет лучше, если вкладывать больше денег в школы, социальную работу и поддержку семей, чем в тюрьмы.

Изучение финских реформ высвечивает также значение судейского корпуса.  П.Торнудд подчеркивает, что успех реформ в Финляндии был обеспечен не столько изменениями в законодательстве, сколько готовностью госслужащих, занимающих ключевые позиции, судей и руководства тюрем использовать все возможные средства для сокращения численности заключенных. По мнению Т.Лаппи-Сеппалы, очень важное значение для реформ в Финляндии имела “мировоззренческая готовность” судей и прокуроров к осуществлению либеральной уголовной политики. «Во многих случаях инициативы законодателей поддерживались судейским корпусом и особенно судами первой инстанции. Довольно часто суды изменяли свою практику даже до изменений в законодательстве»[21].

Наконец, значение финского опыта заключается в том, что контрастность уголовной политики в России и Финляндии, различия в численности заключенных, отношении к ним и к правонарушителям способствуют формулированию важных вопросов об основаниях репрессивности, свойственной российской уголовной политике, и ее проблематизации.