Облака 03.03.2015

ОБЛАКА

03.03.2015

В эфире программа «Облака»...

Это передача о заключенных, для заключенных и для всех тех, кому не безразлична их судьба.

Здравствуйте. У микрофона Ирина Новожилова.

14 декабря 1825 года  в Санкт-Петербурге произошло событие, которое в истории получило название «восстание декабристов». Декабристов арестовали, судили, и многих отправили в Сибирь на каторгу. По замыслу тогдашнего правительства они должны были быть полностью изолированы, и общество должно о них забыть. Родные, друзья могли писать узникам, им же отвечать было запрещено. Тем не менее, о каторжном бытии декабристов, об их нуждах российское общество было неплохо осведомлено и сочувствовало им. Это заслуга двенадцати жён декабристов, которые  последовали за ними на каторгу.

Добровольное изгнание, на которое обрекли себя женщины, вызвало общественный резонанс. Поэтому по приказу свыше было создано немало препятствий на пути декабристок в Сибирь. Царь Николай Первый разрешал ехать, но без детей. Мария Волконская уехала в Сибирь, когда её сыну не было и года. Всего отъезжающие в Сибирь женщины оставили на попечении родственников пятнадцать малолетних детей. Расставались, имея очень мало надежд на то, что когда-нибудь свидятся. Комитет министров Российской империи постановил, что «невинная жена», последовавшая за мужем в Сибирь, должна была оставаться там до его смерти. Но и в случае смерти мужей – «государственных преступников» -  правительство не гарантировало обязательного возвращения женщин, и многие женщины остались в Сибири до самой своей смерти.

Только через пятьдесят лет цензурные гонения по следам декабрьского восстания 1825 года стали не столь жестокие, и тогда были впервые опубликованы материалы о проводах женщин в Сибирь. О проводах, о самих декабристках с большим сочувствием и волнением писали поэты Пушкин, Вяземский, Одоевский, Веневитинов. Подвиг дворянских женщин, лишившихся социального и материального положения в обществе, но не отказавшихся от христианской идеи любви и всепрощения воспел Николай Алексеевич Некрасов в поэме «Русские женщины»:

Простите, родные! Мне сердце давно

Моё подсказало решенье.

И верю я твёрдо: от бога оно!

А в вас говорит - сожаленье.

Да, ежели выбор решить я должна

Меж мужем и сыном – не боле,

Иду я туда, где я больше нужна,

Иду я к тому, кто в неволе!

Женщинам не запрещалось переписываться с родными. Согласно правилам, «жены преступников, живущие в остроге или вне его стен, не могут посылать писем иначе, как вручая их открытыми коменданту. Всякое письменное сообщение иным способом воспрещается». И женщины писали от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов. Каждой женщине приходилось писать по десять, а то и до тридцати писем в неделю. Писали не нынешними шариковыми ручками, которые легко двигаются по бумаге, а гусиными перьями. Перья нужно было часто затачивать и обмакивать в чернила.

Почта из Сибири в Санкт-Петербург отправлялась раз в неделю. При этом письма проходили тройную цензуру – комендант читал иногда недельную партию, в которой было до ста писем. Затем они проверялись в канцелярии генерал-губернатора, а потом уже в III-ем отделении Собственной его императорского Величества канцелярии. Российское бездорожье. Разливы рек или метели. Письма шли до адресатов по полтора-два месяца, а чаще и больше. Сами декабристы получили право на переписку только с выходом с каторги на поселение.

***

Ценность, которую представляет обыкновенное письмо для арестанта, годами находящегося в изоляции от внешнего мира и лишенного нормального общения, очень сложно осознать человеку, который сам никогда не попадал в подобную ситуацию. В «Международном Мемориале» в Москве в течение еще двух месяцев будет проходить выставка под названием «Право переписки», на которой представлены записки и письма политических заключенных советских лагерей 20-80-х годов. Они дают представление о малоизвестной стороне репрессивной системы ГУЛАГа - режиме переписки, регламентирующем общение заключенных с «волей». В разные периоды и в разных лагерях режим был разным – более мягким в первые годы советской власти, особенно жестким во время войны. Сегодня, когда молодежь с детства привыкает к возможности в любой момент связаться со своими близкими и друзьями, им трудно почувствовать, какое значение имело для человека простое письмо с воли. У микрофона куратор выставки «Право переписки» Ирина Степановна Островская:

С молодыми, правда, говорить сложнее. Они не понимают. Они не понимают ни ценности письма, они не понимают, что можно ждать вот этот клочок бумаги, вот его можно ждать, вот такое рваненькое, в течение нескольких месяцев. И если его нет, то жизнь кончается, а если вдруг оно есть, то значит опять надежда появилась, значит опять смысл появился, опять появилось то, ради чего стоит жить.

Режим переписки всегда был методом насилия, препятствуя общению заключенных с внешним миром. Не имея ни карандашей, ни бумаги, ни конвертов, заключенные были вынуждены писать на волю на папиросных коробках, обрывках газет, вышивать рыбьей костью на лоскутках ткани, выцарапывать слова на бересте, прятать крошечные записки родным в складках и пуговицах одежды. Особая трагедия 30-х годов прошлого века – судьба женщин, которых отправляли в исправительные лагеря только за то, что они были женами так называемых «врагов народа», которым дали пресловутые «10 лет без права переписки». На самом деле не было такого приговора. Это была формулировка, за которой скрывался расстрел. Но тогда никто об этом не знал. И родственники ждали - и пять лет, и десять, и писали письма, посылали посылки… Продолжает Ирина Островская:

Началась-окончилась война, они продолжали ждать. Они ждали и потом. И я знаю, например, замечательные такие семьи, когда посылали посылки, посылали денежные переводы, которые все принимали – его уже нет в живых, он расстрелян, а посылки принимают. Начинается война и жена с детьми уезжает в эвакуацию и берет она с собой самое дорогое – что? Зимнюю-летнюю одежду мужа. Потому что он из лагеря выйдет -  ему же одеть будет нечего. И они приезжают туда в эвакуацию – голодают и бедствуют там люто, но рубашки папины не смей дотронуться перешить, потому что отец приедет, ему нечего будет надеть и тебе будет стыдно.

***

Конец 30-х годов. Женщин сажали за то, что они жены изменников родины. Муж может быть расстрелян, но она об этом не знает. Находясь в лагере, на одном из островов архипелага ГУЛАГ, она не имеет права переписки. Она не имеет права держать при себе, хранить ни бумагу, ни карандаша. Она не имеет права ни писать, ни спрашивать, ни получать ответы. Но писать очень хочется. И женщины находили возможность, если не отправить письмо – поскольку они не знали куда, то хотя бы написать его. На выставке в Мемориале есть один экспонат, который так и называется - «Неотправленное письмо». Отрывок из этого письма читает куратор выставки Ирина Островская:

Мой друг, мой дорогой Андрюшка! Сколько раз я писала тебе письма. Писала, зная, что послать тебе его мне все равно некуда. Что останется оно у меня, полежит некоторый период времени, а затем, при первом же набеге наших телохранителей, будет уничтожено. Но писать все же безумно хотелось. Где ты, мой родной?! Жив ли? Или может быть давно уже зарыт в могилу? Пусть даже тебя нет. Все равно, мой родной, я даже и с мертвым хочу с тобой говорить. Сколько же за эти годы накопилось невысказанного! Можно было бы создать многотомный труд. Если бы все то, что пережито, передумано, перечувствовано, изложить на бумаге.            

***

Тема «женщина и тюрьма», возможно, ни в одной стране мира и никогда в истории не звучала так пронзительно, трагично и героически, как в России. В нашей радиопередаче мы часто говорим о современной женской тюрьме, но почти не вспоминаем о женщинах-заключенных из сравнительно недалекого и печального прошлого. 50 тысяч женщин – жен «изменников родины» были отправлены в лагеря за то, что вовремя не донесли на своих мужей, не сообщили в органы того, чего на самом деле не было. У микрофона Ирина Островская:

Вторая половина 30-х годов, которую мы сейчас привыкли называть «большим террором», когда у нас появилась такая статья, как «член семьи изменника родины». И когда женщин, в основном, это были женщины, на 99 процентов, просто жены, которых сажали в тюрьму, в лагерь, только за то, что они жены.  Идея была такая, что если она отказалась от мужа до того, как его арестовали, разоблачила его, донесла на него, хотя он на самом деле ни в чем не виноват. Вот если она заранее это сделала, в таком случае ей арест не грозит. Но так как он ни в чем не виноват, а она абсолютно уверена в его правоте, и она верная жена, то конечно такого не могло быть. Поэтому жены арестовывались и попадали в специальные женские лагеря, у которых сроки были или 5 или 8 лет. И все эти 8 лет и трубили.

Арестовывали и сажали только тех женщин, чьи мужья были в списках, подписанных самим Сталиным, и кого судила Военная коллегия Верховного суда. Те женщины-жены мужей «изменников родины», которых не арестовали, могли развестись – существовал институт заочного развода, и такие случаи были. Но их история не помнит. Зато помнят тех, кто хранил верность до конца. Продолжает Ирина Островская:

А мы знаем о тех случаях, когда жены были верными. Когда они понимали, куда ж я пойду, куда ж я буду прятаться и бежать, когда он же ни в чем не виноват, его же выпустят, он вернется, а меня дома нет, это нехорошо.  И я должна носить ему передачи, и я должна ему писать, и я должна его поддерживать, чтобы он знал, что мы не сомневаемся в нем, мы его ждем и даже если он хоть немножечко, хоть чуть-чуть виноват, то мы все равно его ждем и любим.

***

«Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего». Эти слова первого русского ученого и поэта Михаила Васильевича Ломоносова знакомы многим, но каждое поколение с тем или иным успехом усваивает их смысл заново. История, как известно, это не только череда громких событий и имен. Образ эпохи формирует и множество неизвестных событий и людей, которые могут быть не менее великие, чем общепризнанные герои. И именно они составляют кровь и плоть, и гордость нации.

Очень простая девушка. Без всяких героических фамилий. Ее звали просто Света Иванова. Она ждала своего, ну, даже не жениха – они за ручку ходили друг с другом, они были однокурсники, но они уже ходили за ручку, значит (это) у них были какие-то обязательства друг перед другом взяты. Он ушел на войну, попал в плен, вернулся с войны, за то, что он попал в плен, он попал в другой плен. И она ждала его пятнадцать лет. И а эти 15 лет она что только не сделала для того, чтобы облегчить, помочь и хоть чуть-чуть сгладить его такое вот лагерное существование. Она ездила к нему на свидания. Она посылала ему и всем его друзьям и знакомым посылки. Она перед этим 6 лет его ждала, искала везде, где только могла и нашла. Она написала ему около тысячи писем. Это надо было писать письмо каждую неделю.

Сегодня мы живем в другую эпоху, но уровень изоляции заключенных от внешнего мира по сравнению с лагерями ГУЛАГа практически не изменился. И женщин также сажают в тюрьмы, держат в исправительных колониях, заставляют ходить строем, стоять на проверках на плацу зимой. Уже не один десяток лет придумывают планы по гуманизации тюремной системы, но радикальных изменений в условиях содержания женщин не происходит. Вместе с тем, у нас существует система колоний-поселений - учреждений полуоткрытого типа, которые, возможно, более всего подошли бы для размещения осужденных женщин. А для женщин, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, сегодня есть широкий набор мер пресечения, не связанных с заключением под стражу. Остается только их применять. Ведь женщина и тюрьма это все-таки понятия несовместимые.

Вы слушали программу Облака. Всем привет.