Владимир Кудрявцев. Качество управления тюрьмой

История осуждения и освобождения политического заключенного Ильдара Дадина снова заставила общество обсуждать тему тюремного насилия. Россия не первая и не единственная страна, столкнувшаяся с этой проблемой. Поначалу криминологи и пенологи (пенология – отрасль науки, занимающаяся проблемами наказания) искали объяснение этому феномену исключительно в самих заключенных и охранниках – их индивидуальных и групповых особенностях, но со временем пришло понимание, что не менее важную роль играют управленческие факторы. То, каким образом устроено управление пенитенциарными заведениями – как мы их планируем, укомплектовываем сотрудниками и финансируем, – влияет на уровень насилия в тюрьмах и колониях.

Мы не так уж много знаем о системе исполнения наказаний. Даже самые общие сведения о ней проще найти в статистике ООН и Совета Европы, чем на сайте ФСИН, особенно в динамике или сравнительной перспективе. Но мы знаем некоторые цифры, которые позволят лучше понять проблемы российской пенитенциарной системы.

Мы знаем, сколько в ней тюремного персонала: порядка 225 000 человек. Если говорить о соотношении с населением страны, то это очень много – 157 человек на 100 000 населения заняты в деле охраны заключенных, что, вероятно, является рекордом среди крупных стран (США, наш ближайший «конкурент» по размерам пенитенциарной системы, в последние годы не предоставляли ООН такую статистику). Из стран с населением более 10 млн жителей этот показатель сопоставим с российским только на Украине, в Чехии и Чили (104, 101 и 100 человек соответственно). Это проблема сама по себе – более 200 000 человек фактически выключены из нормальной экономической жизни. В силу специфики расположения мест заключения в России эти люди живут в изоляции маленьких городков и поселков, где колония – градообразующее предприятие. Найти работу за ее пределами очень сложно, поэтому из экономической жизни выключаются не только сами охранники, но и члены их семей – до полумиллиона потенциально экономически активных граждан. И несмотря на то, что условия проживания у них несоизмеримо лучше, чем те, в которых приходится обитать их подопечным, охранники и их семьи фактически находятся в вынужденно-добровольном заключении. Это, в свою очередь, порождает целый пласт проблем, связанных с социализацией, мобильностью и качеством жизни.

Если же мы посмотрим на соотношение персонала и заключенных, то оно будет равно примерно трем заключенным на одного сотрудника системы. Это значение выше среднемирового (2 к 1) и выглядит вполне благополучно на фоне печально знаменитых тайских тюрем (24 к 1). Но если мы сравним его с исправительными системами, считающимися наиболее успешными (Скандинавия и Северная Европа), то обнаружим, что там это соотношение – 1 к 1, в отдельных случаях (например, Дания) – с перевесом в пользу персонала. Частично этот факт объясняется тем, что в России действует доставшаяся в наследство от СССР форма заключения осужденных в колониях, где они живут в своего рода общежитиях (которые сами заключенные называют бараками), а североевропейская традиция предполагает заключение в камерах.

В теории «бараки» позволяют контролировать большее число заключенных меньшему количеству персонала. На практике это означает необходимость большего количества полномочий для отдельного охранника, что, в свою очередь, создает опасный простор для различных злоупотреблений и в целом более жесткой линии поведения: ведь охраннику приходится «обороняться» от «превосходящих сил» заключенных. В такой ситуации любое неповиновение почти неизбежно приводит к дисциплинарным воздействиям разной степени гуманности, а иногда и законности.

Другой важный фактор – сколько страна тратит на своих заключенных. Россия потратила 262 млрд руб. на работу ФСИН в 2016 г. (для сравнения: все МВД обошлось в 1,32 трлн руб.). Это чуть больше 2% бюджета и 0,3% ВВП. В день на одного заключенного тратится примерно 1600 руб., включая затраты на охрану, – почти в 2 раза ниже среднего по Европе. В Швеции на те же цели уходит 0,8% бюджета и 0,17% ВВП. Этот кажущийся парадокс разрешается сравнением количества заключенных. В России их 626 282 – третье место в мире по абсолютному значению (после КНР и США) и восьмое – по относительному (после Сейшел, США, Туркмении, Сальвадора, Виргинских островов, Кубы, Гуама) – 436 заключенных на 100 000 населения (в Швеции этот показатель равен 61).

Ключевая проблема нашей пенитенциарной системы – количество заключенных. Для его снижения нужно менять уголовную политику: шире применять альтернативные виды наказания и менять подход к борьбе с отдельными видами преступлений. Два примера. Сейчас за хранение наркотиков для собственного использования практически всегда назначаются реальные сроки лишения свободы. Это наказание не соответствует общественной опасности преступления. Поменять его можно через изменение модели расчета веса наркотика – учитывать не смесь, как сейчас, а вес чистого действующего вещества. Другой пример – осужденные за экономические и имущественные преступления. Переход к принципу «экономические преступления – экономические наказания» позволил бы существенно облегчить тюремное бремя, не создавая рисков для законопослушных граждан.

Только эти две меры позволили бы, по нашим оценкам, сократить тюремное население на 15–20% в перспективе 1–2 лет.

Автор – младший научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербург.

Источник: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/03/02/679574-upravleniya-tyurmoi