Абрамкинские чтения-2017: из выступлений участников

9 из 13 докладчиков представляли региональные организации, в т.ч. три научных и учебных учреждения. Всего среди выступающих было 4 доктора наук (юридических, социологических и психологических); 9 докладчиков – лидеры негосударственных организаций, специализирующихся на защите прав человека и содействии реформам в уголовно-исполнительной системе. 5 выступающих – действующие и бывшие члены региональных общественных наблюдательных комиссий по контролю за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания.

Из выступлений участников Третьих Абрамкинских Чтений

Андрей Бабушкин, председатель Комитета за гражданские права и член президентского Совета по правам человека, в своем выступлении ярко показал значение первой в России книги-пособия для заключенных, написанной Валерием Абрамкиным и Юрием Чижовым в 1991 году - для российских арестантов того времени она стала настоящей библией. Даже сегодня, четверть века спустя, по мнению А.Бабушкина, эта книга во-многом остается актуальной, поэтому существует настоятельная необходимость переиздания этой книги с учетом изменений, произошедших в законодательстве и практике исполнения наказаний в виде лишения свободы. Этот вывод косвенно говорит о том, что система уголовного правосудия и наказания в России за 25 лет по существу не претерпела кардинальных изменений. Кроме того, А.Бабушкин подчеркнул нехватку в местах лишения свободы правозащитной литературы и связанную с этим неотложную задачу по насыщению учреждений УИС брошюрами, издаваемыми организациями, защищающими права заключенных.

Лидер движения «За права человека» и фонда «В защиту прав заключенных» Лев Пономарев привлек внимание аудитории к главной, по его мнению, проблеме современной службы исполнения наказаний, а именно – к существованию в некоторых российских колониях системного насилия над заключенными, как физического, так и психологического. Эта проблема существует многие годы, но эффективно не решается. Надежды на ее разрешение, как считает Л. Пономарев, очень слабые, несмотря на недавнее поручение президента РФ и инициативу ФСИН по созданию совместной рабочей группы с участием представителей правозащитного сообщества для расследования сообщений о всех случаях насилия и превышения должностных полномочий сотрудниками УИС. По мнению А.Бабушкина, Совет при президенте по правам человека мог бы внести намного более существенный вклад в разрешение проблемы насилия в УИС, если Совету законодательно придать статус субъекта общественного контроля.

 Представитель организации «Международная тюремная реформа» (PRI) Сергей Шимоволос, говоря о перспективах реформирования УИС, прежде всего, констатировал тот факт, что программа строительства новых СИЗО, рассчитанная до 2017 года, так и не была выполнена - она была профинансирована лишь на одну треть и по существу провалена. Но кризис, по мнению С.Шимоволоса, несет с собой и новые возможности, так как государство так или иначе будет вынуждено что-то делать в этом направлении, а без сокращения тюремного населения ничего реально сделать невозможно. Хотя сегодня среди сотрудников, в отличие от ситуации 1990-х годов, существует понимание о стандартах обращения с заключенными, отношение к обеспечению этих стандартов чисто формальное – нет осознания особых потребностей уязвимых групп тюремного населения, между сотрудниками и осужденными существует барьер, и необходимой для реализации стандартов степени доверия между ними не существует. Преодолеть этот барьер можно через коммерциализацию отношений, а это возможно в условиях частных тюрем, в которых, по мнению докладчика, возможно в большей мере учитывать потребности заключенных.

Искандер Ясавеев, сотрудник Центра молодежных исследований ВШЭ в Санкт-Петербурге, рассказал об уникальном опыте по снижению тюремного населения в Финляндии. Предварительно охарактеризовав ситуацию в нашей стране, он указал на то, что значительная часть наших сограждан по-прежнему не видит альтернативы тюрьмы, и этот взгляд отражается и в уголовной политике. В России преобладают наказания в виде длительных сроков лишения свободы (от 3-х до 5-ти и от 5-ти до10 лет – 60%). Число лиц, отбывающих наказания за преступления, связанные с наркотиками, сопоставимо с числом осужденных за убийство, на третьем месте – количество осужденных к лишению свободы за кражи. В то же время есть другой способ реагирования на преступность, который не такой затратный для ресурсов общества и не приносит столько ненужных страданий. Пример тому – финский опыт реформирования системы наказаний, которая превратилась из «страны тюрем» в полноправного члена европейской семьи, где количество заключенных на сто тысяч населения не превышает 100 чел. (для сравнения, в Финляндии – 55 заключенных на сто тысяч, в России - 436). Только 10-12 процентов приговоров в Финляндии предполагают лишение свободы, а средний срок л.с. составляет 7 месяцев. Кроме того, в Финляндии действует система практически автоматического условно-досрочного освобождения, и даже приговоренный к пожизненному сроку может фактически освободиться через 12-14 лет. Началом финских реформ стало осознание проблемы и восприятие рекордно высокого числа заключенных как национального позора, причем ведущую роль в снижении уровня репрессивности сыграла единодушная позиция криминологов. Хотя альтернативы тюрьме пока нет, но на самом деле тюремное заключение необходимо только в целях общей превенции, причем не путем устрашения, а путем демонстрирования нормы -  что можно делать, а что нельзя. Реформы в Финляндии показали, что эта цель может быть достигнута и без суровых наказаний в том случае, если обеспечивается неотвратимость наказания. Если неотвратимости нет (как в России), система уголовной юстиции работает за счет суровости наказаний, длительных сроков лишения свободы. На практике это означает, что заключенные страдают за тех, кто не был привлечен к уголовной ответственности, и за тех членов общества, которые находятся в более выигрышной ситуации в силу образования, уровня дохода и т.д. Кроме того, круг людей, которые страдают, очень широк и включает сюда и семьи заключенных. Факторы, определившие успешность реформ в Финляндии, по мнению И.Ясавеева, в России не сработают. В то же время, специалистам их стоит знать. Это: ориентированность на экспертов в вопросах уголовной политики / Отсутствие карательного популизма политиков и медиа / Скандинавские страны как «референтные общества» / Поддержка судейского корпуса / Идеология «Лучшей уголовной политикой является хорошая социальная политика» / Экономические аргументы. Самый главный аргумент в пользу сокращения применения тюремного заключения в качестве наказания: динамика преступности в других скандинавских странах была такой же, как в Финляндии, несмотря на проведенные в Финляндии реформы, в результате которых относительное число заключенных в стране снизилось с 250 до 55 на 100000.

Валерий Борщев: В свое время Валерий Абрамкин «отстаивал идеологию зека», но в то же время налаживал взаимодействие с тюремной системой. Абрамкин боролся - и успешно - с пресс-хатами, т.е. против сращивания тюремной администрации с криминалом. Сегодня пресс-хаты, по мнению Борщова, возвращаются, и эту борьбу необходимо продолжать.

Участники дискуссии, ссылаясь на западный опыт, не поддержали идею строительства частных тюрем, так как основа частных тюрем – это получение прибыли, и следствием этого является стремление к экономии и неприемлемое сокращение персонала (Александр Петров, член МХГ, и другие). Продолжая тему снижения уровня насилия в исправительных учреждениях, Лев Пономарев предложил немедленно создать рабочую группу для выработки предложений по уменьшению тюремного населения и проведению «административной» реформы внутри ФСИН с тем, чтобы помочь системе избавиться от тех сотрудников, которые склонны к превышению своих полномочий. Наум Ним, гл. редактор журнала «Неволя», предположил, что сегодня могут действительно существовать колонии, которые, так же как и раньше, выполняют определенные функции, например, по «ломке» криминальных авторитетов. Бывший заключенный и правозащитник Вячеслав Журавский напомнил, что гласность остается по-прежнему главным средством борьбы с пытками и предложил шире использовать возможности независимых СМИ, которые, по его мнению, все еще существуют. Полина Панферова, волонтер Центра «Содействие», ссылаясь на знаменитый «Стэнфордский тюремный эксперимент», предположила, что когда речь идет о насилии, главная причина этого кроется не в личных качествах сотрудников учреждений, а в системе, которая всегда сильнее человека и может превратить любого, даже хорошего человека, в зверя. Андрей Бабушкин с такими выводами не согласился, потому что по его опыту сотрудники ФСИН психологически в целом намного сильнее, чем средний человек в обществе, и проблема состоит в том, что работа исправительных учреждений до сих оценивается, в том числе, по такому показателю (причем он остается одним из ключевых), как явки с повинной – и этот показатель необходимо исключить. По мнению политолога Глеба Павловского, для того, чтобы реформы были успешными, необходима их поддержка со стороны общества, и сегодня существуют только два окна, в которых теоретически можно достичь относительной, непрочной, даже не поддержки, а согласия общества с реформами. Любые идеи, касающиеся гуманизации и сокращения числа заключенных, не пройдут, обществом может быть воспринята только идея «больше тюрем вместо лагерей». Внутри этого уже возможно, хотя и с трудом, достичь согласия общества по поводу необходимости (1) обеспечения определенных стандартов содержания через сокращение числа заключенных и (2) противодействия пыткам через простые требования соблюдения соответствующих статей уголовного кодекса. Но, так или иначе, это – «длинный путь». Валентин Гефтер считает, что «никакой популярной реформы мы не придумаем, это тупик; это должна быть реформа сверху и во-многом непопулярная, но к счастью Россия к такого рода реформам привыкла». Эдуард Рудык, член ОНК трех созывов Московской области, выступил против тюрем как якобы более гуманных исправительных учреждений и за развитие общественного контроля за местами принудительного содержания (возвращение ко времени принятия закона об общественном контроле в 2008 году, когда в ОНК входили представители правозащитных организаций, занимающиеся заключенными и тюрьмами). Валентин Данилов поддержал озвученную одним из участников мысль о том, что некорректно сравнивать наши колонии с европейскими тюрьмами, которые (зап. тюрьмы) в среднем менее гуманны по отношению к заключенному. А.Бабушкин предложил создать «черный» список колоний и осуществлять над ними общественный контроль. Бизнесмен и бывший заключенный Алексей Козлов не согласился с критикой западноевропейских тюрем, приведя, в частности, пример тюрем в Германии как положительный опыт.

Известный криминолог Яков Ильич Гилинский в своем выступлении представил свой взгляд на тюрьму как символ насилия и недомыслия. Под недомыслием он понимает то, что сейчас не знают, что делать с совершившими преступления, так же как раньше не знали, что делать с душевнобольными.  Тезис, разделяемый многими учеными, состоит в том, что «исправить наказанием никого нельзя». Точно так же недостижимы и другие цели наказания: восстановление социальной справедливости и предупреждение преступного поведения. В большинстве стран уже в течение длительного времени наблюдается снижение уровня преступности, и это происходит несмотря на различия в уголовных политиках этих стран. Снижается и доля рецидива, в отличие от России, где 60% составляют сроки наказания от 3 до 10 лет, где она растет. Средний срок лишения свободы в европейских странах на начало 2016 года составил 1 год 8 мес. Чтобы предотвратить деградацию соотечественников посредством наказания в виде лишения свободы, проф. Гилинский предлагает: (1) меньше сажать и только совершеннолетних; (2) на меньшие сроки (в основном, до 2-3 лет) и (3) содержать заключенных в условиях, сохраняющих чувство собственного достоинства, при нормальном питании, качественной медицинской помощи.

Проф. Владимир Уткин (Томск) считает, что правозащитное сообщество уходит от взаимодействия с властью: (1) оно слабо реагировало на предыдущую и новую концепцию развития УИС; (2) упустили возможность участия в разработке Правил Манделы, которые заменили Минимальные стандартные правила ООН 1955 года; (3) недавно группой проф. МГУ В.И.Селиверстова была разработана научно-теоретическая модель Общей части уголовно-исполнительного кодекса, и в этом правозащитное сообщество также не приняло активного участия. Сейчас, когда она опубликована, вновь открылась возможность для ее критического анализа, и В.Уткин призвал правозащитников принять в этом участие, и, в частности, поддержать положения о персонале УИС, которые были включены им в концепцию Общей части нового УИК. Он также привел статистику, касающуюся доли приговоров к реальному лишению свободы от общего числа обвинительных приговоров, которая увеличилась примерно с 27% в 2013-2014 гг. до 33,3% в 2015 году. Помимо этого им было отмечено резкое снижение количества несовершеннолетних, содержащихся в наших колониях, которое снизилось более чем в 10 раз и сейчас примерно равно числу осужденных на пожизненный срок.  

Реагируя на выступление проф. Уткина, Валентин Гефтер высказал мнение, что для реформаторов важнее заниматься не отдельными группами заключенных, а более центральными проблемами системы, ее «ядром». В ответ на это Владимир Уткин предложил и стратегическое направление тюремных реформ, которое должно состоять в переходе к учреждениям гибридного типа, которые бы включали в себя тюрьму, колонию-поселение, а в середине этой структуры – охраняемую «зону». По его мнению, это был бы хороший путь для рационализации уголовной политики, не говоря уже об экономии расходов на переезд и т.д. Эта модель описана в Минимальных стандартных правилах ООН и уже адаптирована к российским реалиям проф. Уткиным.

Отвечая на вопрос одного из участников Чтений относительно роли ОНК, Владимир Уткин сказал, что для реального участия ОНК в реформировании УИС недостаточно только закона об общественном контроле. Правовой статус и полномочия ОНК должны быть прописаны в уголовно-исполнительном кодексе.

В.Уткин также привел статистику, согласно которой средний возраст заключенных сегодня повысился, и отметил это как позитивную тенденцию, поскольку это свидетельствует о том, что молодежь меньше вовлекается в криминальную деятельность. Кроме того, с более зрелыми заключенными сотрудникам легче работать, они «более управляемы». Валентин Гефтер возразил, что такая тенденция является следствием повышения доли рецидива, но, по мнению В.Уткина, это неплохо, так как означает снижение количества впервые совершивших преступления и осужденных к лишению свободы.

Наум Ним, редактор журнала «Неволя», начал свое выступление с высказывания сомнения в самой возможности говорить о будущем тюрьмы, не понимая, какое будущее ждет страну в целом, т.к. «тюрьма - это тень государства». Для прогнозирования будущего можно лишь опираться на прошлое, вспомнить то, что было. А в советской тюрьме было два фактора, которые «доводили» заключенного – это реальный голод и насилие. Сегодняшняя тюрьма от голода уже избавилась – есть недоедание, но такого реального голода нет. Но осталось насилие, которое «вне правил и инструкций», и его сейчас стало даже больше, чем в советской тюрьме. В СССР «неуставное» насилие сдерживали два фактора – криминальная субкультура, очень развитая в то время, и начальственная субординация: начальство не любило самодеятельности, особенно, когда она выходила из-под контроля. По словам Н.Нима, политзаключенного 1980-х годов, начальство в советской тюрьме считало заключенных неким «народным достоянием», которое давалось во временное пользование начальнику лагеря, и он должен был вернуть его по возможности в целости, по крайней мере, живым. Сейчас этих факторов нет. Долгое время считалось, что внедрение в тюрьму концепции прав человека, структуры и языка прав человека сможет сдержать насилие. Но это не получилось. Язык прав человека не стал универсальным языком общения тюремщиков, арестантов и гражданских активистов, работающих в тюрьмах. По мнению Н.Нима, произошло что-то совершено обратное. Как и во всем государстве, язык прав человека в тюремной сфере стал языком обличения, конфронтации, враждебности. Если 10 лет назад в журнал «Неволя» приходили многочисленные запросы на юридическую литературу, то в последние два года запросы стали другими – заключенные теперь просят завести в журнале службу знакомств, поставить анкету. Раньше заключенные считали, что с помощью языка прав человека они смогут улучшить свои условия и добиться чего-то на воле, теперь оказывается, что этот язык себя не оправдал. В то же время заключенные нацболы уже не использовали язык прав человека и с успехом пользовались другими языками общения с тюремщиками. Известный норвежский криминолог Нильс Кристи, вспоминает Наум Ним, говорил о «языках понимания» и тоже не очень верил в язык прав человека. Мы и на воле не всегда пользуемся языком прав человека и пользуемся другими языками общения. И это то, что надо внедрять и в тюрьме: надо внедрять практики бесконфликтного общения, практики самообразования, которые помогут заключенному в реабилитации после освобождения, что представляет собой очень серьезную проблему. (Ведь даже авторы журнала «Неволя», имеющие бОльше, чем средние, шансы на ре-социализацию, бывало, садились опять в тюрьму.) В этом должна заключаться работа с заключенными, чтобы с ними не страшно было встречаться после освобождения.

Валентин Данилов (Общественный Комитет защиты ученых и движение «За права человека») считает, что менять законы надо только тогда, когда существующие уже исполняются. И законы должны трактовать их авторы, а не Верховный суд. В то же время, суды, по мнению В.Данилова, – самый главный элемент исправительной системы. Докладчик предложил сравнить российскую законодательную систему с советской, которые отличаются друг от друга коренным образом. Например, в российском законодательстве сроки лишения свободы увеличились (с 19 до 30 лет) и возник новый элемент – обязательный перевод из исправительной колонии в колонию-поселение (КП).  Кроме того, в российском законодательстве появляется новация – условно-досрочное освобождение (УДО) для всех категорий осужденных (чего не было в СССР). Таким образом, может реализоваться концепция поэтапного отбывания наказания: исправительная колония - колония-поселение - УДО. Перевод в КП должен быть правилом, а не исключением, и УДО - как неотъемлемый элемент отбывания наказания.  По мнению В.Данилова, такая система была придумана для того, чтобы поэтапно облегчить доступ осужденного к труду, как самому главному фактору, влияющему на исправление человека. А   в колонии-поселении обеспечить работой легче, и это не должна быть обязанность ФСИН. На практике сейчас в КП 30 тысяч заключенных, хотя должно быть в 7 раз больше. Институт условно-досрочного освобождения также не работает должным образом - суды отказывают в УДО в 50 процентах случаев, и причина заключается в том, что если человек находится в исправительной колонии, судья не может достоверно прогнозировать его поведение после освобождения. «У нас лучшая законодательная система в мире, у которой только один недостаток – она не реализована». И происходит это потому, что ФСИН не может обеспечить работой тех, кого могли бы переводить в колонии-поселения. При этом у В.Данилова свой, особенный взгляд на роль общественных наблюдательных комиссий: «Задача ОНК не контролировать условия содержания, а мониторить судебные решения, с тем, чтобы сделать их публичными. Пока они непубличные, мы не сможем добиться справедливого суда».

Леонид Петрашис (председатель ОНК Ростовской области) в своем выступлении выразил несогласие с обобщенной оценкой всех колоний-поселений как эффективного этапа ресоциализации осужденных к лишению свободы, прозвучавшей в докладе Валентина Данилова. По опыту Л.Петрашиса, ситуация сильно зависит от конкретного региона. В некоторых осужденные предпочитают оставаться в исправительных колониях или даже быть переведенными в колонию более строгого режима. Что касается роли ОНК в модернизации УИС, то задача комиссий прежде всего в осуществлении общественного контроля за соблюдением закона в исправительных учреждениях. Главная причина всех проблем, существующих в системе исправительных учреждений, кроется в человеческом факторе. Л. Петрашис в то же время признает, что «права человека» не прижились в системе УИС, и, более того, утверждает, что «правозащитник» для сотрудников учреждений - слово «ругательное». Поэтому ОНК должна идти в учреждения под лозунгом не «контроля» за соблюдением прав заключенных, а «содействия» администрациям учреждений с целью обеспечения прав человека. Соблюдение закона, как показывает многолетний опыт работы Л.Петрашиса в ОНК Ростовской области, отвечает интересам тюремной администрации, и нарушают законы не руководство, а рядовые сотрудники, в силу своих личных качеств и просто потому, что они – «тоже люди». И ОНК может помочь администрации соблюдать закон. Существование «пыточных» колоний, с точки зрения сотрудников учреждений, невыгодно. Но когда правозащитники обвиняют всю систему, она начинает защищаться (пример – случай с И.Дадиным) и делает это успешно. В связи с этим, задача членов ОНК, как считает Л.Петрашис, – стать если и не профессионалами в своем деле, то «хорошими любителями». Важность существования ОНК состоит уже в том, что одно присутствие ОНК на 50% снижает риски нарушения закона, прав человека.

 «Я руководствуюсь главной мыслью, которую я почерпнул у Валерия Абрамкина, - не надо быть брезгливым в отношениях с властью», - так начал свое выступление эксперт аппарата Уполномоченного по правам человека в Ивановской области Михаил Денисов, который в течение трех созывов работал в региональной ОНК. В Иваново, по его словам, была очень авторитетная общественная наблюдательная комиссия, но действительно заинтересованных в своей миссии членов ОНК – всего 2-3 человека. Остальные были назначены Департаментом внутренней политики областного правительства. Один из членов впоследствии стал Уполномоченным по правам человека Ивановской области. Отношения с властью М.Денисов описывает так: «Конфликтов ОНК и УФСИН у нас нет». Но по его мнению, «Реформировать УИС невозможно, так этот инструмент (ФСИН) «слишком изношен», а также не только потому что сами сотрудники не готовы к переменам, но и в силу ситуации в стране. Практические шаги к модернизации системы, предложенные М.Денисовым: (1) вывести тюремную медицину из подчинения ФСИН, с тем, чтобы она осталась «тюремной», но подчинялась Департаменту здравоохранения; это позволило бы медикам заниматься своей прямой обязанностью – лечением. В этом случае их легче сделать инструментом соблюдения прав человека; (2) необходимо также усилить общественный контроль, то есть наделить ОНК дополнительными функциями, которые надо закрепить в УИК - это такие как: участие в аттестационных комиссиях для сотрудников; участие в комиссиях по водворению в ПКТ, ОСУОН, переводу в другие регионы (сегодня такой перевод является дополнительным наказанием для осужденного). И ОНК должна по закону быть обязанной отчитываться публично по каждому посещению. По мнению Денисова, это привлечет в ОНК заинтересованных людей. К тому же, деятельность ОНК должна финансироваться.

Наталья Звягина, юрист и координатор правовых исследовательских программ межрегиональной правозащитной группы, действующей в Воронежской области: «Отношение к НКО изменяется, происходит «обнуление репутации» правозащитных организаций, изменяется отношение и к ОНК в связи с новым созывом». По теме выступления: «КС РФ в прошлом году рассматривал дела, связанные с положением заключенных. Но сегодня правозащитникам придется бороться не только за стандарты в новых экономических условиях, но и за понимание, что такое эти стандарты, и фактически начинать все надо с нуля, так же как это было в период ратификации Европейской конвенции по правам человека, то есть придется искать общий язык». Н.Звягина не согласилась с тем, что язык прав человека не состоялся. Напротив, именно система ФСИН вступила в диалог на этом языке, «отрастила» специальный орган – ввела должность помощника по правам человека. Опыт функционирования такой должности отличается от региона к региону, и Воронеж в этом смысле – лучший пример, в отличие от многих других. Одна из задач для правозащитников – работать в своих регионах с этими помощниками или кандидатами на эту должность. Задача для ОНК – искать возможности для «внемандатного» контроля (через комнаты приема передач); в Перми есть опыт организации Совет ветеранов ОНК при Уполномоченном по правам человека, которые таким образом продолжают посещать учреждения. Что касается использования потенциала ЕСПЧ: сообщество, работающее с ЕСПЧ, хорошо развито, но надо переходить от оперативного реагирования «по случаям» к работе на упреждение, с прогнозированием развития ситуаций (пример с принудительными работами). Кроме того, надо продолжать на постоянной основе делать обобщения практики КС РФ и ЕСПЧ, хотя для этого в последнее время нет ресурсов.

Ольга Ш., бывшая заключенная ИК-2, Мордовия (Явас), от лица всех осужденных: ИК-2  - худшая колония; женщины-осужденные подвергаются настоящим пыткам: их не кормят, не разрешают ходить в туалет, ночью могут разбудить и заставить что-то делать, заставляют бегать в согнутом положении («ласточкой»), если упала, начинают бить, могут поставить к стене и избивать. Это делают сотрудники, может даже сам начальник. Женщины ходят как зомби, не понимают, что от них хотят. Прокуроры приходят, тех, кто может что-то сказать, их прячут. Проверки со стороны ОНК на ее памяти не было.

По мнению Ларисы Фефиловой (председатель ОНК Удмуртской республики), которая многие годы занимается правами заключенных, перемены в уголовно-исполнительной системе необходимо начинать с пересмотра приоритетов в работе с осужденными. Традиционно таким приоритетом была и есть оперативная работа, хотя уже давно пора поднимать вопрос о расширении и углублении психологической и воспитательной работы. Сегодня, как считает Л.Фефилова, такая работа фактически отсутствует. Психологическая работа ограничивается тестированием, которому подвергается каждый осужденный при поступлении в учреждение. В идеале психолог должен сосредоточить свои усилия на том, чтобы изучить проблемы заключенного и причины его деструктивного поведения и помогать ему решать свои проблемы на протяжении всего срока отбывания наказания. Время, проведенное в колонии, это возможность к моменту освобождения отработать проблему, с тем, чтобы осужденный вышел на свободу с пониманием того, как жить с этим дальше, как можно изменить свою жизнь. УФСИН Удмуртии сейчас привлекает членов ОНК к разрешению напряженных ситуаций в учреждениях, но в будущем такая работа должна выполняться не членами ОНК, а профессиональными психологами. Тем более, что не каждая региональная ОНК морально готова и профессионально способна на плотное индивидуальное взаимодействие с осужденными. С осужденными нужно проводить тренинги, которые могут помочь затронуть глубокие уровни сознания, в которых порой и скрыты причины их деструктивного поведения. Вторая проблема заключается в том, что длительное лишение свободы вырабатывает у заключенного потребительское отношение – к родственникам, к обществу. Чтобы решать эту проблему необходимо развивать производство в исправительных учреждениях с тем, чтобы у осужденного была возможность самому зарабатывать на жизнь внутри колонии. Третья проблема: казарменное содержание осужденных - по сто человек в одном отряде. Эту систему надо заменить на кубриковую – когда спальное помещение отряда делится на отсеки по 4-6 человек - такие единичные примеры уже есть, это не требует большого финансирования, но это создает принципиально иную психологическую атмосферу, «там даже запах другой».

Профессор Михаил Дебольский представил свой взгляд как психолога на текущее состояние и будущее пенитенциарной системы. Мнение М.Дебольского основано на его 40-летнем опыте службы в правоохранительных органах и десятилетнем опыте работы в гражданских учреждениях. По его мнению, сейчас «красных» зон нет, поскольку, в нарушение Минимальных стандартных правил обращения с заключенными (!), сейчас ликвидированы самодеятельные организации осужденных. При этом начальнику отряда стало работать труднее, поскольку «коллектива» нет (это не казарма, не рота, нет взводных и командиров отделений), приходится работать индивидуально.  С коллективом работать легче. «Смотрящие» кое-где остались, из них некоторые сотрудничают и помогают разрешать конфликты, другие – наоборот. У психологической службы есть миссия, которая заключается в том, чтобы «очеловечить отношения» -  между осужденными («осужденные как пауки в банке» - Достоевский) и между осужденными и персоналом. Еще одна задача – поднять на более научный уровень работу с осужденными, сделать ее более конструктивной. Для этого с первого момента пребывания в колонии надо определить темперамент осужденного, намерение, характер преступления и планы на будущее.

Необходимо – как для текущей работы, так и для определения перспектив будущего пенитенциарной системы – знать состав и характеристики осужденных - кто сидит? 80% осуждены за тяжкие и особо тяжкие преступления. Но сроки, по мнению М.Дебольского, по некоторым статьям большие – по 228-й и др. Уменьшив сроки, состав осужденных будет более динамичным, их численность сократится. Важно не только то, что думают специалисты об условиях содержания осужденных – но и что думает общество, которое состоит из пострадавших, студентов и других социальных групп. Студенты, например, видят, что условия сейчас хорошие. Надо изучать и то, что думают о своих условиях и сами осужденные. Опросы показывают, что среди них мало тех, кто испытывают тоску и подавленность. Помимо этого, сегодня психологи проводят не только индивидуальное изучение личности, но и изучают социально-психологическую обстановку. Результаты доводятся до руководства для принятия управленческих решений.

Изучается зарубежный опыт, финский в том числе. Многое сделано в нормативно-правовом обеспечении - работа по психологической поддержке прописана как добровольная.

Особенности работы психолога в тюрьме в том, что он относится к осужденному и как к человеку, и как к осужденному, совершившему преступление.

Первые психологи появились в системе в 1974 году. 1992 год переломный – должность психолога была введена и во взрослых колониях, а не только в воспитательных колониях. В 2000 году создан отдел психологической службы, разработана концепция психологической работы. На 2015 год в системе ФСИН всего работает 3335 психологов – чуть больше 1% от общего числа сотрудников. (Вопрос ведущего: «Могут ли они при такой малой доле действительно влиять на ситуацию и быть независимыми?») В других странах немного больше. В Германии есть специализированные психотерапевтические тюрьмы, психодиагностическая тюрьма – в свое время этот опыт пытались внедрить в наших воспитательных колониях (для несовершеннолетних).  

Психологическая служба ФСИН осуществляет взаимодействие с другими ведомствами, организациями и гражданским обществом, а также с психологами силовых структур. В заключение Михаил Дебольский привел мнение Ганса и Майка Айзенков, которое лежит в основе использования психологических методов в пенитенциарной практике:

«… Современная психология дает нам надежду на то, что могут быть разработаны эффективные методы изменения установок и поведения в направлении, благоприятствующим выживанию общества. Реабилитация преступников не является утопической мечтой или невыполнимой задачей. В наших силах решить эту задачу».

По окончании мероприятия было предоставлено слово тем, кто хотел бы поучаствовать в подведении итогов и сказать несколько заключительных замечаний.

Валентин Данилов: «1. Заключенные осужденные сейчас сидят в три раза дольше, чем должны по закону. 2. Самое главное средство социализации - это труд. 3. То, что тестирование заключенных психологами не влияет на УДО, это плохо. 4. То, что заключенный может прийти к психологу и поговорить, это хорошо».

Лев Пономарев: «Есть нормальные регионы, зоны, где правозащитники работают реально с руководством ФСИН, но есть и болевые точки, глобальные проблемы – впереди экономические трудности в стране, ситуация осложняется с этой стороны решетки, а там (в тюрьме) будет намного хуже. И тогда нашему правозащитному сообществу естественно сделать усилие для реального изменения количества тюремного населения. Это самая глобальная задача, после решения которой всем будет легче! Если мы сможем выработать какие-то предложения вместе и транслировать их Совету по правам человека и Уполномоченному по правам человека, то, может быть, перед президентскими выборами (несмотря на то, что говорил политолог Глеб Павловский, что общество это не примет) мы сможем убедить власть сделать это – она ведь делает то, что ей выгодно, а не то, что нам выгодно… Мы хотим обществу помочь, а власть хочет себе помочь… Но если мы сможем убедить власть, что перед президентскими выборами большая амнистия будет полезна, мне кажется, это была бы колоссальная задача. А второе – это ликвидация пыточных зон, и здесь тоже нужны общие усилия.

Закрывая Третьи Абрамкинские чтения, ведущие подвели некоторые предварительные итоги и высказали пожелания и предложения относительно планов на период до следующих Абрамкинских чтений и на ближайшее будущее.

Валентин Гефтер: Во время Чтений было озвучено множество конкретных фактов и мнений о том, что реально происходит в системе исполнения наказания и вокруг нее, и о том, что можно делать сегодня и каковы задачи разных сообществ на завтра. Одна из основных проблем – это проблема изменения в целом уголовной политики и отношения государства и общества к преступлению и наказанию, которой, к сожалению, ни руководство страны, ни наука, ни правозащитное сообщество не успевает или не хочет заниматься. Вместе с тем, группы энтузиастов, которые занимаются не только текущей трудной работой в ОНК или в правозащитных организациях по защите прав заключенных, а также те, кто думает о реформировании системы в целом, поставили перед собой задачу разработать программу ее модернизации по многим параметрам, и, в первую очередь, конечно, с точки зрения радикального снижения численности тюремного населения.

По общему признанию, это проблема не столько правозащитная и ведомственная, сколько проблема всего нашего уголовного права, уголовного законодательства и судопроизводства. И сегодня для ее решения есть ряд разнородных, но взаимосвязанных предложений, к примеру, амнистии и другие однократные решения, даже масштабные - касающиеся определенной части заключенных, не меняют ситуации на перспективу, что показывают как научные исследования, так и практика. Но это не отменяет того, о чем говорили многие выступающие – необходимо решать и текущие задачи, и во время чтений было предложено много полезных рецептов текущих изменений в работе системы наказаний. Организаторы Чтений приняли на себя ответственность за то, чтобы аккумулировать эти предложения, транслировать их соответствующим органам власти и институтам гражданского общества, чтобы через год, на следующих Абрамкинских чтениях, рассказать не только о желаемых изменениях и что плохо сейчас, но и то, что получится реализовать из тех предложений, которые были озвучены.

Людмила Карнозова: Валерий Абрамкин умел собирать вместе разных людей, организация, которую он после себя оставил, называется Центр содействия реформе уголовного правосудия. Сегодня вопрос в том, как на новом уровне можно продолжить миссию по согласованию разных идей и решений, стать одной из площадок диалога и совместной работы.

Публикации по материалам Третьих Абрамкинских чтений:  Независимая газета (Екатерина Трифонова) http://www.ng.ru/politics/2017-01-27/3_6914_protokol.html;  7х7 (Андрей Бабушкин) http://7x7-journal.ru/discuss/91250 ; сайт Проекта «Российские ОНК: новое поколение» (Леонид Петрашис) http://antipytki.ru/2017/01/30/treti-abramkinskie-chteniya-25-yanvarya-2017g-v-g-moskva/; Агентство социальной информации https://www.asi.org.ru/article/2017/02/13/v-rabote-abramkinskie-chteniya-krizis-kak-vozmozhnost/